В XVIII-XIX веках на севере России (север Новгородчины, Поморье), фиксируется значение понятия «казак» - «поденщик, наемный работник» (такое значение дано в словаре Даля).
Русский север познакомился с казаками в годы смутного времени, но это были не природные – Донские казаки, а казаки «воровские», новоприбранные – то есть крестьяне из южной и центральной Руси, объединяющиеся в условиях смуты в станицы «по казачьи» и отправленные на север для борьбы с Шведской агрессией. Своеобразное самосознание (поместье за Цареву службу в коллективное, станичное владение) и элементарная необходимость прокормиться создали условия для резкого противостояния с вольнолюбивым же местным, поморским населением. Такие казаки охотно покидали свои станицы, возвращаясь к привычному батрачеству. Понятно, что после такого знакомства у поморов сохранилось самое отрицательное отношение к бродячей вооруженной голытьбе.
Однако, встает другая интересная проблема, слабо до настоящего времени изученная, а именно – происхождение и бытование образа «казака» в поморских былинах Киевского и Новгородского циклов.
Как известно, в чистом виде былины и исторические песни «богатырского» цикла бытовали до ХХ столетия только на крайнем Севере Руси ( Архангельская губерния, крайний север Новгородской губернии, Онега, Мезень, Приморье) и на Дону. Есть серьезное отличие Донских былин от Поморских. На Дону отсутствуют «канонические» тексты, при сохранении классических былинных героев – Илья Муромец, Добрыня Никитич, князь Владимир, меняются исторические реалии. Добрыня Никитич может гулять между трех дорог – Питерской, Московской и стольной – Киевской. Тот же Добрыня вместе с Алешей Поповичем везет на роскошном корабле плененного турецкого султана. В Поморье же напротив, существует жесткий канон, практически не менявшийся со времени первой записи ( конец XVIII века, Кирша Данилов) до записей начала ХХ века. Позднейшие исторические реалии этого канона относятся ко времени Петра I («Бутман Колыбанович и царь Петр Алексеевич»).
Принято считать, что былинный канон «Киевского» цикла сложился в XIII – первой половине XIV века, в годы монгольского погрома южной и центральной Руси. Его отличает хорошее знание географии Киевского и примыкающего к нему княжеств, некоторых реалий X-XI веков. Однако, в процессе вольного бытования (до складывания канона) произошли многократные подмены, особенно внешних врагов (появление «злых татаровей»), в некоторых былинах появляется явно вставленная, добавленная к Киеву-граду «матушка Кременна-Москва» («Бой Ильи Муромца с сыном» Беломорская былина), именование главаря разбойников-подорожничков «атаманом» (Три поездки Ильи Муромца). Датировать окончательное складывание канона может уверенное отсутствие в былинах Киевского цикла реалий XV- XVI веков (огнестрельное оружие и т.д.) Напротив, былины Новгородского цикла полны таких реалий («И дает она много свинцу, пороху, И дает Василью запасы хлебные, И дает оружье долгомерное»… (Смерть Василия Буслаевича) Однако, в них описана жизнь именно «вольного» Новгорода с вечем, походами ушкуйников. То есть, возможно датировать этот канон ХV столетием.
В Киевском цикле определение «казак» - относится исключительно к главному герою большинства былин, единственному абсолютно положительному, практически бессмертному и неуязвимому герою Илье Муромцу, уроженцу то ли села Карачаева под Муромом (или, по последним версиям, Киевщины, где бытуют подобные названия). Образ жизни Ильи в целом соответствует современному представлению о раннем Казачестве. Он стоит во главе богатырской порубежной станицы в степи, не связан определенной службой «по прибору» или «по отечеству», ведет себя с властью чрезвычайно вольно. В отличие от большинства богатырей он носит только христианское имя (еще из ранних богатырей известен только Алеша, но ему оно положено, как сыну священнослужителя).
К какому времени может относится вставка «казак»?
Тюркское понятие «Казак» впервые встречается в тюркско-арабском рукописном словаре 1245 года, со значением «скиталец, изгнанник, бесприютный» Уже в ХIV столетии для степняков казакование - казаклык, одиночное или небольшой группой удальство в степи, что-то вроде позднего кавказского абречества, становится своего рода героической нормой. Начало развала Золотой Орды в конце ХIV века, особенно погром орды войсками Тимура, усилил эти процессы. Сведения об ордынских казаках, нападающих на русские окраины, или приходящих с баскаками в качестве наемников, встречаются в русских источниках с ХV века. (Как наемники, ордынские казаки зафиксированы в генуэзских колониях Крыма в начале ХIV века). Все это время слово обозначает не национальный, а только социальный статус, а в ряде случаев – личные качества, причем является высокой похвалой. По молодости «казаковать» уходили высшие представители степной и средне-азиатской знати.
Существует неподтвержденный другими источниками, и поэтому игнорируемый историками поздний рассказ вкладной книги Донского монастыря в Москве о «козацех» русского языка, Православной веры, воинского чину на Червленом Яру, пришедших в помощь Дмитрию Донскому на Куликово поле или, по другому варианту, встреченных им по пути. По крайней мере, на Рязанском порубежье казаки, предположительно русские, упоминаются с 1444 года. Через несколько десятилетий здесь же обнаруживается из грамот Ивана III линия городовых казаков. Недалеко от тех мест, в Мещере были испомещены перешедшие на русскую службу ордынские выходцы со своими казачьими отрядами. Мещерские и Городецкие казаки – татары принимали участие в походе 1493 г. под Азов, 1551 года на Казань.
В это же время слово «казак» встречается на русском Северо-Западе. В конце ХIV века во Пскове посадником сидит отважный и опытный полководец Юрий Козачкович, то есть сын человека, имевшего прозвище «козак» или «козачок», скорее всего в варианте значения, близком к традиционному азиатскому. Слово бытовало и было известно скорее всего не только на Псковщине, но и близко связанной с ней Новгородчине, могло быть принесено и в северные пятины. По совпадению качеств, им выражаемым, в это время определение «старой казак» могло прирасти и к легендарному русскому воину Х века, святому преподобному Илие Муромцу. В последующие годы Донские, Яицкие и Гребенские казаки прославляют себя героической борьбой с турками и татарами, участием в походах Ивана Грозного, покорением Сибири. Известия об этом закрепили в народном сознании образ «Старого казака».
Как уже говорилось, складывание Новгородского цикла былин относится скорее всего к ХVI веку. Это последний век Новгородской вольности, и, соответственно, век буйной ностальгии по вольности. Это век Новгородского аналога казачества – Ушкуйного молодечества. Связь Новгородцев и Новгородских обычаев с зарождающимся казачеством неоднократно предполагалась историками, но подтверждений такой связи пока не найдено.
Самая яркая былина Новгородского цикла – былина об Ушкуйном вожде Василии Буслаевиче. В ней подробно описан процесс формирования ушкуйной Новгородской дружины, ее походы. В былине «Смерть Василия Буслаевича» (поход дружины Василия на богомолье в Иерусалим) подробно описываются Волжские (все-таки, очевидно, Донские низовые казаки) ХVI столетия. Отрывок заслуживает цитирования, к сожалению эти былины издаются сейчас редко и малодоступны.
На славном море Каспицкием,
На том острову на Куминскием,
Стоит застава крепкая,
Стоят атаманы казачие
Не много не мало – их три тысячи;
Грабят бусы, галеры,
Разбивают червлены корабли.
(Былины. Библиотека поэта. Малая серия. Ленинград. Советский писатель 1954. стр. 255)
Интересно описание «казаков-разбойников» и «старых атаманов казачих» Если казаки пугаются дружины Василия, то «Атаманы сидят не дивуются, сами говорят таково слово; Стоим мы на острову тридцать лет, Не видали страху великого, Это-де идет Василий Буслаевич…» (Там же стр. 277) Итак, «Стары атаманы» в былине показаны носителями определенной мудрости, даже провидцами. Они провожают Василия, передают ему дары в Иерусалим и провожатого. «Разбойничество» казаков не осуждается. Эта былина была записана в конце XVIII века Киршей Даниловым опять же на русском Севере и очевидно, может служить доказательством связей поздних Новгородских ушкуйников с близкими к ним по духу, а может, и по роду, казаками Понизовья. Подчеркивается Православный характер казаков-разбойников. (Во всех случаях встречи с «погаными» разбойниками проблема решается только боем). Литературоведы и историки считают вставку о казаках позднейшим добавлением. Однако, «разбойничанье» характерно для казаков где-то до эпохи Степана Разина (с большой оглядкой на русские низовые гарнизоны) В ХVI веке устья основных казачьих рек – Волги и Дона, блокировали на выходе в море Турецкие крепости - Азов, Астрахань (до 1556 года), что не мешало казакам блокировать Дон чуть выше (Казачий остров) и ходить в Черное море через ерики. Имеется определенное противоречие в былине (в Иерусалим надо ходили через Дон и Черное море, а не через Волгу и Каспий), но это противоречие укладывается в обычную «былинную географию» «Гульба» Донских казаков по Волге становится известной к середине ХVI века, усиливается после покорения Астрахани.